Читать книгу - "Бог нажимает на кнопки  - Ева Левит"

У них накопилась уже весьма солидная коллекция.

Они хранили их в специальном шкафу со множеством ящиков, обозначенных литерами и цифрами.

Каждому пульту – свое место. Потому что у каждого пульта своя история: имена, даты, обстоятельства, диагноз.

Вот, например, ящик под литерой «М». В нем четыре пульта для Марии, Марины, Марка и Макса. Семи, восьми, пяти и десяти лет соответственно.

У каждого свое заболевание, но каждый может быть исцелен, если только кое-кто захочет.

А этот кое-кто захочет обязательно, просто не сейчас.

Потом.

Когда все будет готово и можно будет выбираться из подполья на свет.

На каждом пульте еще и номер, соответствующий личному делу ребенка. А эти дела уже рассортированы по папкам и разложены по полкам инвалидности. Одна полка для глухоты, другая – для слепоты… И для парализованных, умственно отсталых, немых и всяких прочих увечных тоже есть местечко в шкафу и раздел в классификации.

Странно, кстати: их тут так много – всех этих собранных в одной комнате историй детской боли – а он помнит почти всех.

Номера, может, и не воссоздаст в памяти, а вот имена, диагнозы, подробности жизни…

С какого же ему начать, когда придет время?

Может быть, вот с этого? С маленького Толи с параличом нижней части туловища?

Он как раз сидит в своем кабинете и смотрит прямо на этого мальчика.

Нет, не на живого Толика. На Толика с экрана – его агенты практически вездесущи и периодически снабжают босса видеозаписями о подрастающих дрожжах его будущего успеха.

Ребенка засняли на детской площадке. Он не мог двигаться, но с восторгом и одновременно с печалью следил за тем, как по горкам с облезшей краской лазают другие дети.

Каждый раз, когда он выбирал глазами какого-то конкретного мальчика или девочку, то невольно начинал покачиваться в такт их движениям, хвататься пальцами за воздух, как за поручни горок, и быстрее дышать.

Рядом сидела его приемная мать (знал ли он, что приемная? скорее всего, нет) и вязала свитер.

А может быть, это вовсе и не свитер, а жилет с высокой горловиной. Но дело вовсе не в этом синем и пушистом произведении ее рук, а в том, как эти руки порхали над шерстью, живя самостоятельной жизнью и словно никак не участвуя в групповой работе остальных частей ее тела.

Ее глаза смотрели не на спицы, а на ребенка. Вернее, на его ноги. Причем с какой-то маниакальной сосредоточенностью. Словно она ждала чего-то.

Чего-то нереального, как сигнал из космоса от братьев по разуму.

Но несмотря на всю нереальность – почему-то с искренней и твердой верой в то, что ожидаемое обязательно должно произойти.

Дело в том, что несколько дней назад ей показалось, будто мальчик пошевелил пальцами правой ноги.

И как бы она ни уверяла саму себя, что это была лишь галлюцинация, искривившая реальность в соответствии с ее тайными желаниями, и что не надо обнадеживать себя глупыми несбыточными мечтами, все равно где-то в глубине души она знала, что все увиденное – правда, что надежда есть.

Вот почему она так всматривалась в застывшие на подножии инвалидного кресла стопы. Вот почему в конце каждого ряда она переворачивала спицы, ни разу не проверив, не спустилась ли петля.